Сергей Эйзенштейн

Формирование авангардного языка и взаимоотношения с властью — в новой книге о крупнейшем режиссере и новаторе в истории кино.

«Несмотря на то, что его работы носят характерный отпечаток его незаурядной и тяготеющей к экспериментам личности и имеют общечеловеческую ценность, смею утверждать, что они, в первую очередь, — продукт времени и места своего создания: Советского Союза сталинской эпохи. Я убежден, что именно это оставило неизгладимый след в творческом наследии Эйзенштейна».

Новая книга о гении советского кино, написанная британцем Майком О’Махоуни, представляет собой хорошо структурированную биографию в компактном формате. Немало внимания уделено контексту — реакционной сталинской «культуре два», период расцвета которой совпал с творческим взлетом мастера. Зависимость Эйзенштейна от госзаказа и уловки, которыми он пользовался, чтобы избежать прямой диктатуры стиля, — один из лейтмотивов книги.

Повествование строится строго хронологически: от ранних театральных экспериментов совместно с Мейерхольдом и кинодебюта — картины «Дневник Глумова» — до культовых «Броненосца „Потемкин“», «Октября», «Ивана Грозного», а также статей и книг, принесших ему славу не менее выдающегося теоретика искусства. Один из кульминационных эпизодов книги, как и биографии режиссера, — международная премьера «Броненосца» 29 апреля 1926 года на Берлинале, в один момент сделавшая из новичка суперзвезду, а по словам Чарли Чаплина, и автора «лучшего фильма в мире».

Подводя некоторые итоги, О’Махоуни традиционно противопоставляет монтажную динамику Эйзенштейна «эстетике длинного плана, замедленного темпа и относительного бездействия» его главного в советской киноиерархии конкурента, Андрея Тарковского. Но тут же спешит напомнить, что «наследие Эйзенштейна наложило отпечаток не только на работы его соотечественников, но и на весь мировой кинематограф, что останется, вне всяких сомнений, столь же ощутимо и в будущем».